АНО «Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36» упрекают за то, что его гиды дают недостоверную и непроверенную информацию как о 36-й колонии, так и о ГУЛАГе вообще. Мы решили проанализировать этот вопрос на основе отзывов посетителей музея, оставленных ими в Интернете. Для этого мы осуществили поиск записей поездках в музей в ЖЖ и других местах за период с 01.01.2001 по 01.06.2012 (чтобы исключить влияние критических публикаций о музее, появившихся в этом году). Все найденные нами записи принадлежат людям, ведущим блог не первый год, т.е. это не блоги-однодневки.
Всего было найдено 34 отзыва. Некоторые из них весьма объёмные, другие сводятся к нескольким фразам, отдельные записи содержат слова гидов в изложении посетителя, но большинство – лишь его собственные слова, однако, каждый отзыв позволяет судить о том, какую информацию вынес человек из посещения музея.
Для начала – общее во всех заметках. Первое, что бросается в глаза – почти все отзывы, в которых вообще упоминается состав осужденных, содержат утверждение (а иногда даже прямую цитату гида), что ИТК-36 была колонией «для политических», 23 из 26 (в остальных авторы не касались этого вопроса). Очень небольшое количество человек обратило внимание на то, что среди осужденных в ИТК-36 было много изменников Родины, я насчитал 2 из 26. В то же время сам директор музея В. А. Шмыров пишет, что осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду в ВС-389/36 (условное обозначение ИТК-36) было только 39,2%. Остальные были бывшими пособниками фашистов, шпионами, бандитами из числа радикальных националистов и т.д. Причём опубликовал он эту статью уже после того, как об этом контингенте рассказал в интервью газете «Аргументы и Факты» бывший сотрудник ИТК-36 В. Кургузов.
Второе, что следует отметить – вцелом отзывы положительные, кто-то просто пишет, что посещение музея произвело на них сильное впечатление. Всего подобных записей 19 из 23, высказавших свою оценку, т.е. 83%. Лишь двое человек не были удовлетворены качеством экспонатов и музеем вообще, и ещё двое высказали лёгкое разочарование. Как видите, мы не выбирали специально разгромные заметки, а взяли все, какие смогли найти.
Довольно заметное число посетителей, 8 человек (из них, что характерно, 6 женского пола, судя по именам и фотографиям), в той или иной форме высказали обобщённое утверждение, что колония была жутким местом, с невыносимыми условиями для жизни. В частности журналист Ольга Волгина приводит слова экскурсовода Игоря Латышева: «Вот и мы находились здесь прошлым летом неделями. Тут же, на КПП. спали. Я не буду вдаваться в подробности, дабы меня не сочли человеком со странностями. Скажу только, что было очень и очень страшно. Ночами накатывал тягостный, парализующий ужас. Вроде бы ничего нет, а волосы шевелятся и поднимаются дыбом. Как будто нечто потустороннее смотрит на тебя и вот-вот что-то произойдет. Это на самом деле жуткое место». Работникам музея на заметку – после такого рассказа из-за угла на посетителей должен с диким воем выпрыгивать актёр, загримированный в ужасного надзирателя: ну, там, клыки, когти, безумный взгляд, огонь изо рта. Хвост, конечно.
 |
Следующая группа высказываний объединяет так или иначе сформулированную мысль о тождестве ИТК-36 и немецких концентрационных лагерей. Всего обнаружилось 5 таких случаев. 3 их них мы склонны списать на неграмотность самих посетителей, называющих Пермь-36 «концлагерем». Однако та же Ольга Волгина (в то время ещё положительно отзывавшаяся о музее) пишет в своей статье для журнала «Тайны ХХ века» 2011 года: «Говорят, немцам интересно ездить в «Пермь-36», потому что наше тоталитарное прошлое похоже как брат-близнец на их нацистское». Там же упоминается и демонстрация в лагере документального фильма «Аушвиц» (возникает вопрос, с какой целью это было сделано): «Группа в дождевиках и сапожках (немцы поступили дальновидно, все привезя с собой) топчется у афиши и что-то бурно обсуждает. «“Аушвиц” – документальный фильм Франка Хертвека». Серый плакат на сером заборе. Эта кинолента будет демонстрироваться и обсуждаться в одном из кинозалов». В свете этого, эпитет «российский Аушвиц», употреблённый Иваном Кондратенко в своём блоге, мы также не можем назвать совпадением. Вряд ли, можно отрицать связь между такими сравнениями и планами по проведению на «Пилораме-2011» дня узника фашистских лагерей. Наконец нельзя здесь не припомнить и музейный плакат, проводящий параллель с фашистскими концлагерями:
 |
Далее, с разной частотой встречаются упоминания отдельных более конкретных сведений, на которые люди обратили внимание в ходе посещения музея. Мы считаем, что такие совпадения в различных отзывах неслучайны. Также не могут на наш взгляд быть случайными или выдуманными и отдельные конкретные цифры или необычные сюжеты, приводимые посетителями. Например, сложно представить, чтобы 4 человека самостоятельно выдумали, что «аллея Свободы» была высажена в 54-м году в качестве поблажки и в нарушение норм. Причем различные формулировки делают маловероятным простое копирование из одного источника.
Достаточно часто, 7 раз, упоминается «неотапливаемое» (в другой вариации, отапливаемое до 13°) ШИЗО. При этом 2 посетителей обратили внимание на наличие труб для отопления, а 3-е уточнили, что в холодном ШИЗО нельзя было носить верхнюю одежду. Это действительно так – верхняя одежда в ШИЗО не полагалась, вместо этого осужденные носили одежду, закреплённую за изолятором. Однако, другая им там и не была нужна, т.к. согласно нормам материально-бытового обеспечения в холодное время года температура в жилых помещениях исправительно-трудовых учреждений поддерживалась на уровне плюс 18-20° по Цельсию.
 |
3 человека написали о том, что попасть в ШИЗО можно было безо всяких причин. В частности, дважды была приведена известная байка о том, что некоего осужденного отправили в штрафной изолятор за то, что он, якобы, «антисоветски улыбался». Вот один из вариантов: «В ШИЗО могли отправить в любой момент, за антисоветскую улыбку например, как вы понимаете, если надсмоторщик не в духе или у него план». Вот, что говорит на этот счёт подполковник Салахов Н.С., проходивший службу в 36-й колонии с 1973 по 1975 гг. начальником отряда: «Чередование шло такое: беседа, предупреждение, выговор – и так всё строже и строже. Если не исполняет осуждённый требования, то применялись более строгие меры взысканий», – т.е. чтобы «заработать» ШИЗО, надо было постараться. Кроме того, водворять в штрафной изолятор имели право только начальники ИТУ, или в экстренных случаях их дежурные помощники (но только на 24 часа), а не «надсмоторщики».
 |
Ещё один человек (Команов Дмитрий Алексеевич) написал, что «в ШИЗО продлевали срок задержания – противозаконно». Его экскурсоводом был лично Арсений Рогинский, председатель международного общества «Мемориал», пермское краевое отделение которого является соучредителем АНО «Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36». Двое других авторов утверждают, что в ШИЗО могли держать до полугода. Последнее – однозначно неверно, т.к. общий срок пребывания в штрафном изоляторе в течение одного календарного года не мог превышать шестидесяти суток, согласно 54-й статье Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1970 г. Тут, возможно, от безграмотности гиды (или посетители) путают ШИЗО и ПКТ, в котором действительно можно было провести в общей сложности до полугода за год, но условия которого значительно отличались от ШИЗО (например, там позволялось читать, писать, учиться)
 |
Что интересно, слова Виктора Шмырова, директора музея, явным образом противоречат рассказам экскурсоводов: «Правозащитник – это человек, который, когда видит нарушения режима, немедленно об этом строчит жалобу. Поэтому попробуй, нарушь правила поведения с заключёнными». Видимо, Виктор Александрович хотел сделать комплимент правозащитникам и немного вышел из роли. Впрочем, то же самое о жалобах говорит в своём интервью и представитель противоположной стороны – полковник Ковалёв В. М., заслуженный врач, бывший начальник Мошевской больницы для осужденных: «Существовало понятие — «нарушение социалистической законности». И такого заключения при любых проверках (особенно жалоб) поистине боялись как огня. Потому что за этим следовал немедленный приказ, чаще всего весьма сурового содержания». Нельзя не напомнить и другие его слова: «36-я колония от меня была вдалеке, но, если мы в таёжных дебрях за эту соцзаконность так отвечали и, следовательно, спрашивали с сотрудников, то, конечно же, тому персоналу, который работал в ИТК-36, им, беднягам, приходилось это делать, может быть, вдесятеро скрупулезнее и педантичнее, чем нам». Добавим также, что по закону жалобы, направленные прокурору, просмотру (т.е. предварительному цензу со стороны администрации колонии) не подлежали.
 |
В 4-х отзывах содержится утверждение о том, что в колонии велась целенаправленная работа по нанесению психологического вреда заключённым: «Конечно вся система была построена на подавлении человеческого в человеке. Превратить человека в безвольное животное вот задача». Примеры такой работы: «убежденного украинского националиста Василя Стуса держали в одной камере с Леонидом Бородиным, националистом русским», «каждые несколько минут в глазке камеры появлялось чье-то недоброе око» (последнее – из статьи той же Волгиной, гидом которой был Латышев). Уровень приводимых аргументов, как можно заметить, низкий или ещё ниже. Почему, интересно, содержание в одной камере двух националистов разных национальностей – это психологическое давление, а не стремление, например, укрепить дружбу народов? Или что, люди, которые внушают подобные мысли посетителям музея, считают, что националисты обязаны ненавидеть представителей других наций? Может, по их мнению, это правильно? В конце концов, с кем ещё следовало содержать националиста Бородина, если, как он сам утверждал, он «был единственный русский в «особом» лагере»? К тому же, по его словам, он «бесконечно уважал своих сокамерников и «соузников», в частности «замечательного украинского поэта Василя Стуса».
Дважды упоминаются унизительные процедуры досмотра перед свиданием, включая гинекологический. Например, об этом говорит девушка (судя по фото), чьим «замечательным экскурсоводом» была некая Ирина Васильевна. В связи с этим, я позволю себе лирическое отступление и напомню, что в 2011-м году «в Ростове перед матчем 28-го тура чемпионата России “Ростов” — “Зенит” задержали фанатов петербургского клуба. Задержанные пытались пронести на стадион файеры в задних проходах» (по сообщению газеты «Комсомольская правда»). Так что если даже в колонии имели место такие подробные досмотры, то вполне понятно, зачем и почему, т.к. сам же посетитель упоминает о случаях утечки информации из колонии: «Здесь писались книги, стихи, велись дневники. Не смотря на страшное наказание за обнаружение — это делалось и выносилось на волю силами отважных жен. Как? Писали на папиросной бумаге, потом засовывали в пакетик и женщина должна была проглотить эту капсулу». Периодическую утечку информации подтверждают и ветераны, у которых мы брали интервью. Необходимо также сказать, что хотя чёткого определения личного досмотра нет, в Правилах внутреннего распорядка исправительно-трудовых учреждений (глава IX, § 45) есть важные ограничения: «(V). Личный досмотр производится < …> только лицами одного пола с досматриваемыми. Запрещается производить в одном помещении досмотр нескольких лиц одновременно. (VI). Должностные лица, производящие личный досмотр, а также досмотр вещей, обязаны быть вежливыми в отношении досматриваемых лиц и не допускать действий, унижающих их достоинство».
 |
К слову, в весьма обширном обзоре того же автора, содержится масса замечаний, которые вряд ли можно выдумать самостоятельно. Вот некоторые из них.
«Они [осужденные] провели в заключениях и ссылках десятки лет. Балис Гаяускас — 37, а Василь Стус — 45», — автора не смущает, что Стус впервые был осужден в 72-м, а в 85-м уже умер.
«Конечно нельзя было заключенным заниматься творчеством. Но исхитрялись». Исхитрялись по словам того же блогера настолько, что «кто-то писал книги здесь, кто-то выучил несколько иностранных языков». Напомним, что, по словам полковника Терентьева, никто не мешал осужденным не только изучать языки, но и вести дневники.
Ну и напоследок мощный вывод: «Надо понимать, что все мы в крови и я уверена, именно поэтому у России все плохо и будет только хуже». Мысль о том, что все мы страшно виноваты, действительно навязывается экскурсоводами музея, в чём мы убедились лично. Об этом опыте мы напишем отдельную заметку, а здесь лишь скажем, что навязывание подобных выводов действительно ни к чему хорошему Россию привести не может.
Отдельно выделим упоминание того же автора об «очень вредной работе» по набивке ТЭНов для утюгов, «в ходе которой через некоторое время начинались необратимые изменения в легких». Несмотря на то, что это единственный случай данного утверждения среди прочитанных публикаций, в конце нашей заметки будет приведено видео, подтверждающее, что это действительно слова экскурсовода, а не выдумка блогера. В качестве комментария напомним слова Рожкова С. А., с 1972 по 1979 гг. бывшего начальником оперативного отдела ИТК №36 о том, что «на Лысьвенском заводе эту работу вообще женщины выполняли, это женский труд. Соблюдали правила техники безопасности, санитарию на производстве».
Помимо текстов, мы старались также анализировать фотографии, которые помещали у себя авторы для иллюстрации своих походов. Одной из самых популярных фотографий стало фото нар. Сделанное с разных ракурсов это фото сопровождает 13 записей, и лишь в 4 случаях авторы дают какой-то комментарий относительно спальных мест.
 |
При этом только один посетитель указал, что в действительности заключённые ИТК-36 спали на двухъярусных кроватях с постельным бельём, а нары – это атрибут более раннего периода. К сожалению, мы не можем судить о том, какое мнение сложилось у посетителей относительно условий сна заключённых, которые сотрудники музея представили в виде рядов голых нар. Однако, логично предположить, что отсутствие комментариев в данном случае означает согласие с картинкой. В то же время, по свидетельству руководителя научно-исследовательского отдела АНО «Пермь-36» Леонида Обухова, даже в ранние периоды существования колонии в Кучино, постельным бельём была обеспечена большая часть контингента, а его недостаток был не правилом, а наоборот – исключительной ситуацией, которая находила отражение в соответствующих служебных документах.
Кроме того, нам бросилось в глаза, что двое блогеров поместили у себя в журналах фотографию одного и того же листка с цитатами из оперативного приказа НКВД СССР № 00486, которые, видимо, их достаточно впечатлили.
 |
Эти слова действительно звучат страшно. Однако при более внимательном изучении, выясняется, что из них выдран существенный смысловой кусок: «Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик». Это не говоря уж о том, что речь идёт о детях старше 15 лет и половина документа посвящена описанию того, как надлежит устроить детей младше этого возраста, оставшихся без попечения. К слову, гораздо важнее реальная статистика выполнения данного приказа, но, судя по фотографиям, она на листках с цитатами отсутствует.
Любимой темой гидов (а может быть, посетителей) является, видимо, тема туалета – его описание или фото встречается во многих отзывах. Пару раз упоминаются очереди в туалет. При этом в одной заметке содержится конкретная информация: «Туалет жилой зоны. Построен в 1972 году. Был единственным на всю жилую зону, то есть, на 500 человек». Информация, впрочем, неверная, т.к. общее число осужденных, прошедших через 36-ю колонию с 1972-го года составляет 518 человек, а в среднем в колонии единовременно содержалось около 100 осужденных. Также ошибку в числе заключённых (скорее всего, от невнимательности) допускает Станислав Жарков: «с семидесятых там держали политзаключенных, коих через это учреждение прошло около 700 человек». Дмитрий Команов после экскурсии под руководством Рогинского пишет: «В этом ШИЗО ещё ничего — туалет — дырка в полу. А где-то давали ведро, где-то высокий узкий контейнер, на который взабраться можно было только держась за что-нибудь на стене». Мы попросили подполковника Салахова дать свой комментарий по этой теме: «В штрафном изоляторе были литые чугунные унитазы в углу установлены, и водопровод – все отходы смывались водопроводом… Туалет в 36-й колонии был на улице, но за состоянием туалета следили осуждённые из хозобслуги. Они постоянно чистили все проходы туда от отряда, дорожки туда всегда содержались в идеальном порядке, и в туалете также всегда был порядок… Там [в 36-й колонии] было 120 человек… Было предусмотрено [в туалете] 5 мест – вот 5 человек могли в раз пользоваться туалетом». Сравните с плацкартным вагоном, где на 50 мест 2 одноместных туалета.
В конце хочу отметить высказывание Игоря Латышева, записанное Ольгой Волгиной: «Все было — и срывы, и нападения, и попытки суицида — все что угодно», — а также ещё одно на ту же тему: «По словам гидов, в ШИЗО «срывались» даже самые стойкие узники, коими считались прибалты. Здесь чаще всего доходило дело до истерик и самоубийств». При этом, согласно комментарию научного сотрудника АНО «Пермь-36» Андрея Зиновьева, оставленному им под одной из наших публикаций, за все 15 лет существования ИТК-36 непосредственно в ней умерло 4 человека.
 |
Ну а чтобы вы могли составить собственное примерное представление о музее, мы предлагаем вам видеозапись короткой экскурсии, которую нам провела девушка-волонтёр во время «Пилорамы-2012». Следует, однако, подчеркнуть, что девушка видела камеру и что мы не скрывали своего скептического отношения к музею.
Как видите, характер отзывов, оставленных посетителями музея, вполне позволяет сделать вывод о том, как музейные экспонаты и слова гидов воздействуют на посетителей. Это, в первую очередь, искажение представления о составе заключённых и об условиях их быта. Это поливание грязью советской истории путем манипуляций: искажающего смысл цитирования, умалчивания существенных деталей, пересказа неподтверждённых слухов, однобокой интерпретации. Наконец, это навязывание посетителям идей, несовместимых с претензией «Пермь-36» на роль музея: идеи равенства фашизма и коммунизма, чувства неполноценности и всеобщей вины. Вот что пишет один из посетителей: «Это одно из таких мест, где побывать необходимо, а потом также необходимо тяжко и беспробудно пить, выплескивая из себя полученные эмоции пьяными слезами. Как-то так получилось, что мою семью миновали репрессии, тюрьмы и лагеря. Но, даже не обладая генетической памятью, в этом месте понимаешь, что тебе и поколениям твоих родственников тупо повезло. И кем бы ты ни был, как бы себя ни вел, с кем бы ни общался и где бы ни работал, от нар не убережешься в этой стране».
Мы дали вам свой анализ высказываний людей, пропущенных через идеологические жернова «Перми-36». Ознакомиться непосредственно с исходным материалом вы можете по следующим ссылкам:
P.S.
В этот перечень не вошла статья Андры Таэде от 04.12.2012, которая не соответствует рассматриваемому периоду. Однако, мы не смогли удержаться от цитирования: «Тарто, описывая в своих статьях Пермь 36, неоднократно называл Кучино лагерем смерти, и для этого были все основания. Заключенных морили голодом и содержали в холоде при морозе, доходившем зимой до сорока градусов, они ходили в тонких штанах и худых фуфайках, их пытали и унижали. Гид не скупится на описания, он рассказывает, что охранники из числа садистов разбивали окна в камерах-одиночках, чтобы летом туда попадали с болот комары, а зимой — холод. Бросали в угол камеры к отверстию параши горстями хлорку, из-за чего у заключенных сохли слизистые оболочки горла, носа, ушей. Если узник решал заморить себя голодом, его приковывали к решеткам и вводили жидкость через резиновый шланг в рот. Или кормили через анальное отверстие».
[аплодисменты]
Активист пермского отделения движения “Суть времени”
Олесь Гончар
